Сломанная скрижаль [СИ] - Кристиан Бэд

что признают иногда родную кровь, даже когда она больше похожа на грязь под ногами.

Девяносто два года назад, полюбив демоницу Тиллит, инкуб Ангелус Борн сумел полюбить и смешавшуюся «кровь» двоих: маленькую лужицу в складках камня.

Девяносто лет он растил лавовое создание как любимого сына, назвав его Аро — Пылающий.

Но едва мальчик сумел обрести форму, как коварный земной маг призвал его в человеческий мир с помощью пентаграммы и хотел уничтожить.

Вышло, однако, так, что и сам этот маг оказался юнцом, мальчишкой. Обряд был проведён неправильно, тело Аро погибло, а душа юного мага отправилась в Ад.

Но сохранилось тело юного мага и средоточие огня его адского собрата, инкуба Аро. Они объединились в новое, ничего не помнящее существо, внешне похожее на человека.

Вот так демон Ангелус Борн и человеческий маг Фабиус Ренгский стали отцами… юной Дианы. Темпераментной, как демоница, впечатлительной, как девчонка.

И вот эта история заботила демона куда как больше того, что, восстав против Сатаны, он лишился возможности вернуться в родной адский мир.

Диана страдала, она никак не могла понять, что она есть — демон или человек. И отцы пока не знали, как ей помочь.

В остальном инкуб был пожалуй даже и счастлив.

Да, на Земле было холодновато, люди поражали своей глупостью, пожалуй, не меньше, чем черти, но… здесь были прекрасные города и пейзажи, что дарили вдохновение, и библиотеки, где Борн читал на всех языках, звучавших когда-либо в мире, слагал стихи и мечтал написать историю Ада.

Весь мир людей принадлежал теперь одному единственному демону и стихиям, с коими он заключил новый договор, пересоздавший Землю.

Борн хотел, чтобы люди жили здесь в мире. Хотя и понимал, что ему нужно кого-то есть, ведь питался он по-прежнему человеческими душами.

Люди, однако, даже гипотетически не были приспособлены к той жизни, что ведут на пастбище тучные стада. Им требовался пастух.

Вот сейчас, например, они были заняты мышиной вознёй, имя которой было власть. И без пастуха были готовы разнести весь свой мир до первопричинного состояния.

То есть до того самого нехорошего слова, которым, по преданиям, была создана Земля.

Демоны живут долго и размышляют неспешно, но Борн смотрел вниз и понимал, что медлить больше нельзя. Он очень ценил библиотеки Вирны, и не хотел, чтобы они сгорели в пожаре войны людей за трон правителя.

Но что он мог поделать с этой неутолимой жаждой мягкотелых, отравляющей всё и вся?

Демон две зимы наблюдал за ними и вёл записи, не подпуская никого к трону. Он искал возможность иной, не авторитарной формы правления, вроде городских и магистерских советов.

Но время шло, без сильного правителя города всё больше обосабливались, и начинались уже стычки между отдельными землями и префекториями.

Не имея над собой злобного тирана, который будет их угнетать и казнить, люди начинали ссориться между собой. Видно, такова была их природа.

Им как горькое лекарство был нужен законный правитель, посаженный на трон страшной и могучей рукой. Тот, кто начнёт их сжигать и вешать. Только из страха перед ним они бы могли помогать друг другу.

Борн сделал запись об этом в книге, куда заносил всё, что наблюдал в мире смертных, и с сожалением подумал, что церкви Сатаны, отправляющие души умерших прямиком в ад, были неплохой магией. И неплохим наказанием за земную жизнь всех этих порочных людей.

Церкви держали людей в страхе, не давали им убивать друг друга по пустякам, ведь был общий и грозный враг, ожидающий их во тьме.

Церкви Сатаны учили мягкотелых ценить жизнь здесь и сейчас, каждый миг, каждое дыхание. Без этой отсроченной кары люди словно бы озверели.

Чем же ему напугать их теперь? Ну не самому же садиться на этот проклятый трон?

Вот нечем ему больше заняться, только тратить себя на правление миром, когда можно изучать его, играть с ним…

Борн напряг колдовское зрение, разглядывая людей внизу. Ему нужен был кандидат в правители.

Кстати, а как назначали их раньше? Ведь Сатана утверждал уже готовую кандидатуру… Значит, был какой-то проверенный механизм?

Демон ухмыльнулся и переместился в дворцовую библиотеку. Проще всего было прочесть, кто и как выбирал прошлого правителя.

И узнать, были ли у него преемники?

***

Близилось время обеда, и в подземелье проник вкусный запах пшеничной каши.

Кусочек лепёшки не утолил голод старухи, больше разжёг, и она затянула заунывно, пытаясь отвлечься от мыслей о еде:

— Хлебушка-хлебушка-хле-е-ебушка!

Ханна тяжело вздохнула, ей было не до еды. Она вертела в руках зеркальце — своё единственное оружие.

Ах, если бы у неё был хороший кинжал, тонкий, словно игла…

Она хотела не просто мести, а крови Александэра! Его предсмертных криков!

Хотела, чтобы он ползал перед нею на земляном полу, целовал грязные ноги и молил о пощаде.

Ханна задумалась так глубоко, что не услыхала шагов. Только свет в лицо да звяканье замка пробудили её от тяжёлых злых раздумий.

Она вскинула голову и вздрогнула: перед ней стоял давешний стражник: толстогубый, здоровенный, мордастый.

Дверь он бросил открытой, а в решётку воткнул дополнительный факел. И теперь ел Ханну глазами и разворачивал скатку тяжёлого походного плаща.

Ханна вскочила и отшатнулась к стене.

Стражник осклабился, показав жёлтые, нечистые зубы, расстелил плащ на полу и пошёл на Ханну, растопырив руки.

«Куда ты теперь денешься, девка?» — было написано у него на лице.

— Хлебушка, — заблажила в своём углу старуха, растревоженная всё усиливающимся запахом каши.

— Заткнись! — шикнул на неё стражник.

Ханна, воспользовавшись моментом, кинулась к оставленной открытой двери, но стражник легко перехватил её и сдавил в объятиях.

Глава 4. Зеркальце

— Иди-ка, поиграем с тобой! — Стражник тащил Ханну к расстеленному на полу плащу.

Ханна телом ощущала, что его прямо-таки распирает мужское желание.

Улучив момент, она вцепилась зубами в плечо стражника: пониже кожаного колета и повыше таких же наручей на его руке была полоса тёмной от загара кожи.

Но… Голая рука мужчины оказалась такой волосатой и жёсткой, что Ханна не смогла её прокусить.

Стражник даже не ослабил хватки. Схватил другой рукой за волосы, заставляя разжать зубы.

— От же кусучая! — рассмеялся он, запрокидывая Ханне голову и влепляя пощёчину.

Оглушённая, она вмиг оказалась на плаще, а стражник навис сверху, спешно расстёгивая ремень на штанах.

— Хлебушка! — закричала старуха.

Мужчина навалился на Ханну, и она зажмурилась, задыхаясь от его вони. Хотя бы не видеть его, думать, что всё это снится…

— Хлебушка! — запах каши